Москва и москвичи - Страница 147

К оглавлению

147

— Я, кажется, имею честь говорить с шевалье д'Естеньвилем? — спросила я.

— Oui, madame! — отвечал француз. — Графиня Прилуцкая…

— Да, я просила ее пригласить вас ко мне. Да садитесь, сделайте милость!

Француз еще раз поклонился, окинул робким взглядом всю комнату и сел на кончик табурета, на котором лежала моя болонка.

— Вам здесь неловко, — сказала я.

— О, напротив, мадам, очень ловко! — промолвил француз, продолжая сидеть на хвосту моей Амишки.

Я взяла ее на колени и, поверите ль, — глядя на этого жалкого молодого человека, едва могла удержаться от слез. «Бедняжка! — подумала я. — Он так смущен, что чуть было второпях не раздавил моей Амишки; не знает, куда деваться с руками, смотрит таким странным образом… Боже мой!.. Ну, походит ли этот робкий, неразвязный мужчина на какого-нибудь ловкого французского шевалье?… Вот как бедность и несчастье убивают человека!»

— Мне говорила графиня Прилуцкая, — сказала я, не смея взглянуть на моего гостя, — что несчастные обстоятельства вынуждают вас искать места гувернера…

— Да, княжна, — отвечал француз, — я хочу посвятить себя образованию русских дворян.

— И решаетесь ехать для этого в провинцию?

— С большим удовольствием, и чем дальше, тем лучше.

— Я вас понимаю, — сказала я, взглянув с участием на бедного шевалье. — Если б мне пришлось быть гувернанткой во Франции, то и я также не захотела бы жить в Париже. Я вполне чувствую, как должна быть тяжела для вас эта ужасная деградация; но для чего же вы идете в учители? Почему вам не вступить в нашу службу? Вы еще молоды, происходите от знатного рода, — теперь же в Петербурге много ваших компатриотов, некоторые из них довольно близки ко двору… Почему знать? Может быть, в числе их вы встретите ваших знакомых, приятелей, родных…

— Родных?… О, нет, княжна, они все погибли на эшафоте! Конечно, у меня были очень знатные родственники; вот, например, родной мой дядя дюк де Монсо…

— Что вы говорите? — вскричала я. — Как это счастливо! Ведь дюк де Монсо здесь!

— Здесь! — повторил с ужасом шевалье. — Казимир Эдуард дюк де Монсо?

— Да, да! Казимир Эдуард дюк де Монсо, — сказала я, глядя с удивлением на моего гостя. — Чего ж вы испугались, шевалье? Это ваш дядя…

— И величайший мой враг, княжна! Он убьет меня при первой встрече.

— Убьет своего племянника!.. Что вы, шевалье!

— Непременно убьет!.. Честь французского дворянина — о, мадам, вы не знаете, как это важно.

— Да что ж вы такое сделали?

— Не спрашивайте меня! Но знайте, княжна, что, если он кинется на меня с обнаженной шпагою, я не стану защищаться, а скажу ему: «Вот грудь моя!..»

Тут шевалье размахнул так неосторожно руками, что зацепил за мой тамбурный столик и опрокинул его ко мне на колени; Амишка завизжала, спрыгнула на пол, а шевалье бросился поднимать столик, запутался в ковре и повалился мне прямо в ноги. Признаюсь, я немного испугалась.

— Что ж это значит? — сказала я, когда француз встал и уселся опять на своем табурете. — Да разве вы, шевалье, преступник?

— О, княжна, — отвечал мой гость, — если страстная, пламенная любовь преступление, то, конечно, вы видите перед собой преступника!

Эти слова поразили меня, он же сказал их с таким чувством… Боже мой, преступник от любви!.. Я так много читала об этих преступниках, никогда их не видала, и вот один из них стоит передо мною!.. Надобно сказать правду: я забыла все неловкости моего гостя, и он сделался для меня во сто раз интереснее… Да, да, господа! В эту минуту шевалье показался мне совершенно Сен-Пре!

— Так любовь причиною ваших несчастий? — сказала я, помолчав несколько времени. — Бедный молодой человек!.. Верно, та девица, которую любил ваш дядя, предпочла вас?…

— О, — прошептал француз, — если б она была девица!

— Как, шевалье, так вы были влюблены в замужнюю женщину?

— О мадам, если б она была только что замужняя женщина!

— Ах, боже мой, да в кого ж вы были влюблены?

— Вы хотите знать об этом — извольте, княжна!.. Красота и чувствительность всегда бывают неразлучны!.. Я не боюсь открыть вам эту ужасную тайну: я был страстно влюблен… в жену дюка де Монсо!..

— В вашу родную тетку?

— Да, княжна!.. Теперь вы знаете все! Презирайте меня, выгоните меня из своего дома, но пожалейте обо мне.

Тут шевалье хотел броситься передо мной на колени; но, к счастию, я его удержала; он был в такой пассии, что непременно задавил бы Амишку, которая лежала у моих ног. «Ну! — подумала я. — Конечно, это интересно, очень интересно, только уж слишком по-французски… Родной племянник!.. И что ему сделала моя Амишка? Он решительно хочет умертвить ее!»

Я взяла опять на колени мою собачку и сказала:

— Успокойтесь, шевалье: кто умеет так чувствовать свою вину, того презирать не можно. Но как же узнал об этом ваш дядюшка?

— Ему попалась в руки моя записка.

«Ох, эти записочки! — подумала я. — От них всегда беда!»

— Я долго не решался писать к дюшессе, — продолжал француз, — наконец решился — послал письмо с моим камердинером Франсуа. Это письмо перехватили. Дюк вышел из себя, хотел со мною резаться, но тут подоспела революция, и нас разлучили. Дюк де Монсо эмигрировал, мне также удалось уйти из Парижа, и я, конечно бы, не приехал в Россию, если б знал, что могу здесь встретиться с моим дядею.

Шевалье договаривал еще эти слова, как вдруг дверь отворилась, вошел слуга и доложил мне, что приехал дюк де Монсо. Мой гость побледнел как полотно.

147